
Кратко:
«Сначала помой руки, а потом садись за стол». Соблюдать чистоту надо, чтобы свести к минимуму контакт с патогенными микроорганизмами. А ведь всего полтора века назад люди даже не подозревали об их существовании!
02.12.2022
Кратко:
«Сначала помой руки, а потом садись за стол». Соблюдать чистоту надо, чтобы свести к минимуму контакт с патогенными микроорганизмами. А ведь всего полтора века назад люди даже не подозревали об их существовании!
В
Как угораздило сына богатых родителей, которого прочили в адвокаты, встать на путь врачевания? Дело случая: как-то раз он увязался за другом-медиком в анатомический театр, где его зацепила картина вскрытия девушки, погибшей от сепсиса. Игнац решил во что бы то ни стало побороть эту напасть и перевелся на медицинский факультет без родительского благословения.
Коллеги на его пламенные речи о спасении женщин реагировали прохладно, потому что знали, что ни одному из именитых врачей снизить процент горячки не удалось, — с какой же стати получится у этого юнца? Само осложнение тогда считали следствием «космического воздействия» или результатом активности неведомого «духа», жившего в больничных палатах. Это объяснение, которого придерживалась даже профессура, изрядно смешило Земмельвейса.
Он успешно окончил университети устроился акушером-гинекологом в крупнейшую в Вене больницу с двумя тысячами коек, где довольно скоро почти заменил своего шефа, профессора Клейна. Тот способствовал продвижению молодого коллеги не просто так: Клейн недолюбливал Земмельвейса за ироничное отношение к некоторым постулатам «официальной медицины», а поскольку в его отделении —1-й акушерской клинике — из 4010 матерей умирали 459, то есть 11,4 % (статистика за 1846 год), было удобно свалить ответственность на другого.
Однако в той же больнице существовала
Тифлокомментарий: черно-белая иллюстрация. Слева на переднем плане две фигуры: мужчина в сюртуке и цилиндре и женщина в фартуке с чепчиком, рядом с ними, как в комиксе, облака с репликами. Мужчина говорит: «Всему виной космические миазмы». Женщина отвечает: «Как скажете, доктор. Но руки после осмотра трупов все же стоит помыть». Позади них три группы мужчин. Две группы по двое мужчин моют руки над тазиком. В третьей группе четверо мужчин, они разговаривают и смотрят на руки одного из собеседников.
Скоропостижная смерть от заражения крови друга-патологоанатома, поре- завшегося скальпелем при вскрытии, навела Земмельвейса на страшную догадку.
«Настоящие» доктора из 1-й акушерской клиники по долгу службы практиковали вскрытие умерших женщин, а затем, не помыв руки, принимали роды. Сами того не ведая, они несли смерть. А акушерки-повитухи с трупами дела не имели.
«Один бог знает число тех, которые по моей вине оказались в гробу. Я так много занимался трупами, как редко кто из акушеров... Я хочу разбудить совесть тех, кто еще не понимает, откуда приходит смерть, и признать истину, которую узнал слишком поздно», — писал Земмельвейс, содрогаясь от своего прозрения.
И вскоре на дверях 1-й акушерской клиники появилось объявление, написан- ное крупными буквами:
«Начиная с сего дня, 5 мая 1847 года, всякий врач или студент, направляю- щийся из покойницкой в родильное отделение, обязан при входе вымыть руки в находящемся у двери тазике с хлорной водой. Строго обязательно для всех без исключения. И.Ф. Земмельвейс»
Почему именно хлорная известь? Потому что, как выяснил опытным путем Земмельвейс, только ее раствор мог погасить запах морга, а значит, смывал все «трупные частицы», которые переносили медики. Позже, конечно, это открытие научно обосновали: выделяющийся активный хлор способен присоединяться к многим веществам и вытеснять из них свободный кислород, который оказывает сильное окисляющее действие, разрушая микроорганизмы.
Через год после введения этой меры, не раз критиковавшейся всеми, и особенно профессором Клейном, смертность среди рожениц упала до 1,3 %. Казалось бы, прекрасный показатель — врача должны чествовать и наградить, а мытье рук ввести в обязательном порядке повсеместно, но... Против Земмельвейса поднялась почти вся европейская медицина. Как ни старался он просветить коллег, даже выпустил в 1861 году огромный труд «Этиология, сущность и профилактика родильной горячки», все было напрасно: его почти никто не слушал, а под конец жизни за особо ярые нападки на коллег обманом даже упекли в сумасшедший дом. Там он и скончался, на вскрытии выяснилось, что от сепсиса — того самого, от которого умирали роженицы.
Тифлокомментарий: цветная иллюстрация. Пятеро врачей в темных костюмах с манишками и галстуками-бабочками стоят постели с пациенткой. Мужчина в центре без сюртука, в жилетке и рубашке, поверх брюк повязан белый фартук. Он держит наготове скальпель, через руку перекинуто полотенце. Мужчина справа от него также держит наготове свежее полотенце, в руках мужчины слева накрытый полотенцем поднос с инструментами. В основании кровати стоит распылитель. Четвертый врач направляет в сторону лица больной короткий металлический шланг, из него вырывается густое облако белого пара. Пятый врач прикрывает ее лицо свернутым конусом белым полотенцем.
Сейчас сложно судить, с чем было связано недоверие к идеям Земмельвейса, но основная причина крылась в том, что медики не понимали, против кого бороться. Не понимали до 1870–1880-х годов, пока Кох и Пастер не показали, что жизнью может кишеть даже капля дождевой воды. Жизнью неизученной, видимой только под окуляром микроскопа, но, как оказалось, вызывающей у человека массу инфекционных заболеваний.
Луи Пастер бросил все силы на поиск «миниатюрных зверьков», которые появлялись в насыщенном мясном бульоне, если его оставляли незакрытым. А вот если сосуд был плотно закупорен, бульон неделями оставался идеально чистым. В итоге великий француз доказал, что эти же «зверьки» могут являться возбудителями инфекций, потому что присутствуют и в крови, и в тканях больного — это было видно под микроскопом.
Современник Пастера Роберт Кох разработал экспериментальные методы исследований (окрашивание микроорганизмов, микрофотографирование, твердые среды), что позволило открыть, описать и изучить возбудителей многих заболеваний.
В этих условиях всеобщего прозрения знамя, выпавшее из рук Игнаца Земмельвейса, поднял один из самых известных хирургов того времени, англичанин Джозеф Листер. Пока акушер-гинеколог пытался внедрить мытье рук, Листер учился в Лондонском университете, потом работал в хирургической клинике Эдинбургского университета и постепенно дорос до руководящих постов. «Микробная лихорадка» задела его одним из первых —Листер и раньше задумывался, почему при открытом переломе рана начинает гноиться в течение суток, а при закрытом нагноения не происходит. Прочитав труды Пастера, он понял: все дело в инфекционных агентах, витающих в воздухе, и если перекрыть им доступ к ране, то она останется чистой.
Опыты Пастера, доказавшие, что воздух действует пагубно не кислородом и не каким-либо другим газообразным элементом, а благодаря присутствию
в нем особых низших организмов, навели меня на мысль, что для предупреждения гниения ран нужно стремиться не к тому, чтобы воздух не коснулся раненой поверхности, а к тому, чтобы рана лечилась веществами, способными умерщвлять эти носящиеся в воздухе частицы«, — рассуждал Листер. Эта идея легла в основу антисептики — системы мер по уничтожению инфекции, уже попавшей в рану.
Для этого хирург решил использовать раствор карболовой кислоты. Он знал, что это вещество добавляют в сточные воды, чтобы они не гнили, и догадывался, что в ране происходят похожие процессы, а значит, можно попробовать воспользоваться им для лечения. Антисептическая повязка Листера стала одной из первых медицинских инноваций. Ткань смачивалась в растворе карболовой кислоты и накладывалась на открытую рану. Также в помещении стоял распылитель (шпрей), который создавал пары карболовой кислоты, дезинфицирующие воздух.
Кроме того, Листер обязал всех хирургов обрабатывать раствором руки, в него погружали хирургические инструменты до и после операции. Все это позволило в несколько раз снизить показатели инфицирования ран, гангрены и других осложнений.
Асептические средства, предложенные Листером, совершили революцию в хирургии. Они позволили врачам проводить операции не только на поверхности тела, но и на органах грудной клетки, живота, головном мозге и суставах.
Тысячи хирургов приняли на вооружение эти методы. Конечно, позже шпрей с карболовой кислотой пришлось убрать из операционной, потому что частенько случались отравления, да и саму карболовую кислоту заменили на другие дезинфицирующие вещества. Но начало было положено.
Тифлокомментарий: фотоколлаж. На белом фоне в два ряда расположены восемь круглых цветных фотографий. Фотографии демонстрируют правильный процесс мытья рук. На первых четырех фотографиях руки намыливают одна другую: сначала тыльную сторону ладони, потом внутреннюю поверхность пальцев, затем правая рука моет большой палец левой руки вращательным движением. На пятой и шестой фотографии правая рука сначала трет ладонь левой небольшой щеткой, а потом промывает кожу под под ногтями. На седьмой фотографии правая рука намыливает запястье левой. На последней фотографии руки держат полотенце.
На этой волне был разработан еще один комплекс мер — асептика. Она отличается от антисептики тем, что направлена на непопадание патогенов в рану, то есть включает методы профилактики заражения. Асептика появилась в конце
Сложно представить, но у врачей того времени не было классических белых халатов. Перед операциями они надевали специальные хирургческие сюртуки из темной, преимущественно черной ткани. На сюртуке оставались кровь, гной, и считалось, что чем он грязнее, тем опытнее врач. Не лучше обстояло дело с расходными материалами: марлей, полотенцами, ватой.
Бергманн безжалостно ударил по этим варварским традициям тяжелой артиллерией научных данных и предложил способы физической стерилизации высокими температурами — кипячением или жидким паром. Причем как перевязочного материала и одежды хирурга, так и его инструментов.
Кроме того, немецкие хирурги сделали повсеместной практикой автоклави- рование — обработку ветоши паром под высоким давлением. Об автоклавах знали давно: английский химик Уильям Генри в
Тяжелые сюртуки из плотной ткани не выдерживали многократных высоко- температурных «издевательств», поэтому их заменили на легко обрабатываемые и долговечные хлопчатобумажные халаты. А так как никакая краска не переносит высокие температуры и многочисленные стирки (даже сейчас), цвет выбирать не пришлось.
Шапочка не дает волосам упасть на глаза, предотвращает попадание микро- организмов на голову врача, защищает пациента от волос, перхоти и микро- бов на них.
Маска — барьер для инфекций, передающихся воздушно-капельным путем. Широкое распространение получила в начале XX века во время «испанки» — смертоносной эпидемии гриппа.
Халат играет важную роль в поддержании асептических условий. Белый цвет отлично сочетался с идеей чистоты, но к
Перчатки защищают при манипуляциях с биологическими жидкостями и химическими веществами.
Кстати, мытье рук — та же асептика, только бытовая. Поэтому, если очередное напоминание вызовет у вас досаду или раздражение, вспомните эту историю и поблагодарите Земмельвейса.